В условиях загнивающих авторитарных режимов людей охватывают тоска, отчаяние и отвращение. В яркой форме это чувства «критически мыслящего меньшинства», но в той или иной степени и выражаясь в разных идеологических формах, они постепенно распространяются в очень широких слоях. Они прячутся за конформизмом и цинизмом и разъедают режим изнутри. Так было при позднем царском режиме. Так было при поздней советской власти. И схожие чувства стали формироваться при путинской «стабилизации».

Чувство безнадежности усиливается именно тогда, когда ненавистные режимы уже пережили свою акме и их жизненный цикл приближается к концу. Это как бы признак начала конца, чувство безысходности — признак того, что исход близок.

Третий раз за последнее столетие мы переживаем стадию гниения авторитарного режима, не столько осаждаемого оппозицией, сколько безнадежно потерявшего драйв и охваченного тошнотой (la nausee) и отвращением к себе. Дважды падение такого режима приводило к обрушению российской государственности.

И Февральская революция, и горбачевская перестройка были задуманы и совершены не оппозицией, а правящим истеблишментом. Его нетерпение определяло динамику событий. В последнем случае — нетерпение партийно-гэбистской номенклатуры, жаждавшей прорваться к манящим вершинам западных образцов комфорта и потребления. На пути к этой заветной цели она сбрасывала все — опостылевшую идеологию, империю, государство. А демократическая интеллигенция с энтузиазмом отработала у нее на подтанцовке, а затем была объявлена демшизой и списана в архив, чтобы не путалась под ногами.

Тем более сегодня эндшпиль обреченного путинизма будет разыгран прежде всего самим правящим классом. Это тот же самый правящий класс позднего СССР, победивший в «демократической революции» конца 80-х — начала 90-х, разбавленный вторым и третьим эшелонами номенклатуры, бывшими бандитами, фарцовщиками, майорами мухосранских резидентур, младшими научными сотрудниками, письмоводителями питерской мэрии, украшающими сегодня официальные и теневые мировые списки «Форбса».

К его порокам можно отнести все что угодно кроме нетерпения, тем более демократического. Напротив, это самый застывший в ступоре, самый застойный и самый неспособный к какой-либо позитивной эволюции класс в истории угасавших авторитарных режимов. Путинизм как карикатурный симулякр большого идеологического стиля имел слишком коротенький жизненный цикл, чтобы внутри него успело вырасти новое поколение, оспорившее ценности отцов.

На плаву все те же победители ельцинской,а затем путинской волн приватизации, судорожно вцепившиеся в яхты, резиденции, Рatek Philippe и прочие cимволы своей случайной и блудливой власти. У них уже был свой звездный час. Жизнь удалась, и для них наступил конец истории.

Почетный председатель кооператива «Озеро» может как свободный мыслитель осознавать все что угодно, но он никогда не решится добровольно завершить свое просвещенное правление. Никаким гарантиям и иммунитетам он не поверит, да и члены кооператива, единодушно требующие продолжения банкета, никуда его не отпустят. Что делает дискуссию об искренности медведевских «идеалов» уже совершенно не актуальной. Двухлетние игры в оттепель и либерального наследника закончились. Венценедоносный был взвешен и найден очень легким. Вся «элита», включая системных либералов и самого местоблюстителя, дисциплинированно выстроилась под своего ночного портье. Запланированный им для себя новый 14-летний срок фактически начался.

Любой, даже самый жесткий авторитарный режим не может опираться исключительно на насилие. Недаром и гитлеровская, и сталинская диктатуры придавали такое огромное значение идеологическому, вернее, мифологическому обеспечению, на ниве которого расцветали гениальные Сергей Эйзенштейн и Лина Рифеншталь.

Свой маленький миф о молодом энергичном офицере спецслужб, посылающем русские полки в глубь Кавказа, несущем ужас и смерть террористам и всем врагам встающей с колен России, создали в телевизионной пробирке и циничные кремлевские жулики-политтехнологи в далеком 1999 году. Истосковавшаяся по властному повелителю женская душа России потянулась тогда от солидного, но пресноватого Евгения Максимовича к молодому герою-любовнику.

В следующей избирательной кампании уже заматеревшему байкалинвестгруппенфюреру была всажена еще одна лошадиная доза миф-инъекции «Заступник народный, бескорыстный и бескомпромиссный борец с олигархами». Подключились и слетевшиеся как мухи на елей мастера культуры соответствующего разлива — михалковы и бондарчуки-младшие.

Никакими ритуальными целованиями в животики мальчиков, осетров и спящих тигриц, швыряниями ручек в дерипасок и задушевными беседами с катями и сережами время вспять не повернуть. Путинский миф мертв.

Пытаться сцементировать общество и заморозить Россию еще как минимум на полтора десятилетия шаманским поклонением национальному зомби — это путь, ведущий к метафизической катастрофе. Подобный выбор правящей «элиты» — еще одно свидетельство крайней степени ее безумия, бессилия и безответственности.

Второе пришествие Путина композиционно видится мне как ремейк знаменитого полотна Александра Иванова. Навстречу застывшим в тоскливом ожидании на полусогнутых нотаблям по выжженной пустыне российского политического пространства устало бредет, неприятно подергивая желвачками, миф-зомби с мифом-выкидышем на руках. Головка выкидыша повязана ленточкой с надписью мелкими буковками «Свобода лучше чем несвобода». www.grani.ru